Якуб ЛАПАТКА
Путешествие из...
Записки путешественника
Пересекая просторы Вселенной, завязывай узелки памяти на веревке странствий.
(Явно не Геродот. Наверное, Хоттабыч)
Подумали? Вспомнили? Правильно! Не угадали. Оттуда туда сейчас путешествует невесть откуда взявшаяся элита. Так называют себя теперешние путешественники из Петербурга в Москву. Для тех же, кто прибывает в Москву самоходом и без перспектив на высокие хоромы, придумано дурацкое слово мигрант. Наверное это значит переселенец, а мигранта не знал даже столь любимый демократами (либералами?, кто их сейчас разберет: вчера он был коммунистом, сегодня объявляет себя социал-демократом, а завтра оказывается, что он просто хапуга и взяточник ) П.А. Столыпин. Он заселял Сибирь переселенцами.
В Советском Союзе миграция управлялась централизованно и направлялась на стройки века и коммунизма. Крайний случай: за туманом и за запахом тайги, но и то под строгим контролем Кого следует. Путешествовать люди любили всегда.
(Фи, как банально! Да, банально, а что не так? Дорогие мои, на банальностях держится жизнь. Они полезны и даже необходимы. Делать зарядку, не перепивать, не курить – так банально, но так полезно, а ведь большинство этого не придерживается, наверное, из оригинальности. А вот вода и унитаз в квартире просто необходимы, хоть и донельзя банальны. Иное дело, когда банальность изрекаю никому неизвестный я. Это дурной тон. Незвестный я должен помалкивать и внимать. Желательно восторженно, когда сопливая телеведущая, купившая себе передачу на нажитые непосильным трудом папенькины миллионы, учит честных до одури, но неимущих аксакалов жизни. Когда мелькающий на всех каналах политик, поражая слушателей глубиной мысли, заявляет, что зимой бывает холоднее, чем летом. Любая фраза, сказанная кем-то знаменитым, уже становится шедевром мудрости. Экономика должна быть экономной! – помните? Но самые большие восторги вызываются умением говорить ни о чем. И только диву даешься, слушая диалоги телеасов с политиками, политологами и прочими не менее достойными представителями самопровозглашенной элиты. Примерно так:
Ведущий, обращаясь к политику Икс: Скажите, как по-вашему, этот лист бумаги белый или черный? Показывает на белый лист писчей бумаги.
Политик Икс, снисходительно и уверенно: Ну, все мы учились в школе и проходили по физике, что свет и цвет – это сочетание различных цветов спектра, а спектр, как известно, состоит из семи цветов, помните знаменитое «Каждый охотник желает знать…»
Ведущий перебивает: Нет, вы скажите конкретно, черное это или белое?
Политик Икс, удивленно : Так я же и говорю, что спектр – это каждый охотник желает…
Передача заканчивается, так и оставив и ведущего, и зрителей в неведении, какого же цвета белый лист, зато информированного о том, что желает знать каждый охотник. Это круто. И, наверное, такие деятели не вылезают из Госдумы, потому что замороченный электорат голосует за них с затаенной надеждой: «А вдруг и правда спектр!» Однако вернемся к банальностям.)
Итак, путешествовать люди любили всегда. Правда, не стоит принимать за туристические прогулки походы Аттилы и Чингиз-хана. Тогда люди и народы путешествовали не по своей воле. А когда, собственно, они пускались в путь по своей воле? В подавляющем большинстве случаев подорожные указывали, что ”…озванное лицо путешествует по собственной (государственной) надобности.” И ключевое слово здесь – надобность. И надобность от тебя уже не зависит, скорее наоборот. А путешествие – это уже следствие этой надобности. Теперь же , после ”железного занавеса”, в путь пустились миллионы. И большинство из них путешествуют вовсе без надобности. Правда, еще большие миллионы сидят дома, потому что собственные надобности, а в особенности желания и хотения, не всегда обеспечены материально. При советской власти тяга к путешествиям жителей одной шестой части суши удовлетворялась ”Необыкновенными путешествиями” Жюля Верна, книгами чехов Иржи Ганзелки и Мирослава Зигмунда, а также телепрограммой Юрия Сенкевича ”Клуб кинопутешественников”. Интерес к дальним странам активно удовлетворялся корреспондентами ТАСС и разными спецкорами. Я им завидовал и завидую до сих пор. В детстве я завидовал тому, что они бывали в далеких странах, а я только в соседней лесной деревне. Повзрослев, я стал завидовать их уму: надо же так! Приехал спецкор в какую-нибудь капстрану на пару-другую дней, увидел безработных с объявлениями ”Ищу работу” на спине и животе, мгновенно понял что к чему и в своей статье – обычно в ”Правде” или ”Известиях” – сразу надавал рекомендаций президенту, премьеру, монарху той страны, как избавиться от безработицы и всех социальных бед, попутно попеняв эксплуататорам человечества и поджигателям войны. Такие бойкие ребята мгновенно разбирались в национальных характерах, межэтнических отношениях, рассказывали о том, как плохо живется людям под гнетом капитала, и – по умолчанию – о том, как хорошо живется нам, счастливчикам, предрекая скорую гибель капиталистическому миру, если он не исправится и не последует рекомендациям блицсоветника. Капиталистический мир не исправился, но и не погиб, и одной из причин того, наверное, было то, что президенты, премьеры и монархи не читали ”Правды” и ”Известий” и рекомендациям непрошенных советников не следовали. Удивительно только, что все знали о методах спасения или угробления капитализма, но не знали, как уберечь от гибели свою державу.
Мне также пришлось попутешествовать от Буга до Курил и от очень южных широт до южного же берега Северного Ледовитого океана. К сожалению, путешествия эти совершались по государственной надобности и по воле государства. Наверное, поэтому более всего мне и запомнились перелеты и переезды в уже более или менее зрелом возрасте. (А зрелым возрастом я считаю тот возраст, когда государство в лице взрослых дядей с большими звездами на погонах вручает молодому человеку оружие и посылает его на далёкие меридианы убивать и быть убитым. Не правда ли, здорово придумано было при Михаиле Сергеиче: умирать, защищая Родину где-нибудь в диких горах 18-летний солдат мог, но вот купить бутылку вина, чтобы помянуть своего друга – не моги! Молод еще! Какие твои годы!)
Итак, отправимся в путешествие из … Ну, я же говорил, что не угадали. Из Полоцка в Петербург. Полоцк – ровесник Киева и Новгорода Великого, а во времена оные и соперник им. (Первое упоминание в летописях 862 год.) При упоминании Киева и Новгорода всегда указывают на то, что в этих городах построены самые знаменитые храмы Святой Премудрости Божией – Софийские соборы. Знаменитый полоцкий князь Всеслав Чародей также построил в своем стольном городе Полоцке Софийский собор, дабы показать заносчивым соседям, что и мы ничуть не хуже. Собор этот сохранился до наших времен, и его белые стрельчатые башни вот уже около тысячи лет смотрятся в Западную Двину с высоты Верхнего замка. Но о полоцком соборе русская, а за ней советская и теперь вот российская история умалчивали и умалчивают. И вовсе не потому, что возгордившиеся великороссы и чубатые разудалые малороссы хотели чем-то унизить братьев-белорусов, нет.Скорее всего причиной умолчания является Петр Первый. В 1710 году русские войска заняли Полоцк, не входивший тогда в состав Российской империи. Погожим апрельским днем Петр, будучи в подпитии, вдруг решил посетить Софийский собор, в котором тогда шла служба монахов-базилианцев не православного, а униатского толка. И, естественно, душа всехристианнейшего православного монарха не выдержала, и он, в свойственной ему вольной манере, затеял религиозный диспут. Свою правоту Петр Великий доказал довольно непринужденно: несколько монахов были зарублены прямо тут же у алтаря, а настоятель храма повешен на другой день. Затем в храме Святой Премудрости Божией был устроен пороховой склад вкупе с конюшней. Перед отходом русского войска из Полоцка, то ли по злому умыслу, то ли по обыкновенному пьяному недосмотру, собор взлетел на воздух. Восстановили его только через тридцать лет те же униаты. История не для канонического образа царя-плотника. В российскую историю не годится. Ну, а южным соседям не до белорусов, у них своих заморочек хватает.
Не обошел Полоцк своею ”милостию” и славный царь Иван Васильевич Грозный. Во время Ливонской войны в 1563 году он отвоевал у Великого княжества Литовского, Русского и Жамотского город и предал его на поток и разграбление. Примерно половину жителей ”мужеска пола” утопили в Двине, а пленных единоверцев, которых было более 15 тысяч (иногда указывается до 60 тысяч) продали в рабство в Персию или угнали на Москву. Но даже вспыльчивый Иван Васильевич собора не тронул.
Все большие и малые войны накрывали Беларусь своими черными крыльями. (Только татар и монголов у нас на Беларуси не было, потому что нашествие их на Беларусь было остановлено в 1249 году битвой при Крутогорье. Там войска Великого княжества Литовского, Русского и Жамойтского, основой которого были белорусы, разбили орду хана Койдана. В честь этой победы Крутогорье стали называть Койданавым. Через 700 лет, при советской власти разбитый хан Койдан разделил славу с Феликсом Эдмундовичем. Теперь железнодорожная станция называется Койданава, а местечко – Дзержинск. Просто и мило. Все овцы сыты и волки не обижены.)
Огненные волны наступлений и отступлений прокатывались по белорусской земле, выжигая израненную землю вместе с людьми. Так, в 1654 году братский московский царь Алексей Михайлович Тишайший ввел 100-тысячный ограниченный контингент в Беларусь, который бесчинствовал там среди родственного православного населения около 13 лет. После Андрусовского мира в 1667 году на Беларуси недосчитались более половины жителей. (Около трех миллионов на момент начала войны и миллион триста пятьдесят тысяч на момент ее окончания. Во Второй мировой войне белорусов погибло около трех миллионов, да еще миллион восемьсот тысяч были репрессированы во время Большого террора до и после войны.)
Поэтому не удивительно, что на Беларуси только чудом сохранились некоторые памятники древнего и средневекового зодчества. И одно из этих чудес – Спасо-Ефросиньевская церковь в Полоцке. Около тысячи лет назад эту церковь, схожую со знаменитой церковью Покрова на Нерли, построил зодчий Иоанн по заказу полоцкой княжны Предславы, внучки Всеслава Чародея. Сейчас княжну знают и чтут, как святую Евфросинью, небесную заступницу и покровительницу Полоцка и всей Беларуси. И то, что церквушка уцелела, не перестраиваясь, в течение почти тысячи лет и есть самое большое чудо: после Второй мировой войны в Полоцке вообще уцелело только три храма и несколько старых зданий. Все остальное было просто стерто с лица земли. Однако в чудесную церковь не попало ни единой бомбы, ни одного снаряда, хотя соседние монастырские постройки превратились в руины. Ее не тронули даже борцы за народное счастье в запале атеистической борьбы. (Последний подрыв в Полоцке состоялся в 1962 году, когда снесли Николаевский собор и кадетский корпус.)
Сейчас Полоцк – веселый пестрый город, утопающий в зелени и чистый до умопомрачения, как, впрочем, и все белорусские города и местечки.
Железнодорожных вокзалов в Полоцке два. Один в стиле сталинского барокко для пригородных поездов, второй – в стиле модерн для поездов дальнего следования. В нарушение всех традиций, ресторана на вокзалах нет. Зато рядом зазывно светятся всеми цветами радуги несколько закусочных, пивных и магазинчиков. Но все вокруг чисто, бомжей и хулиганов не видно.
Неподалеку кипит автовокзал. Оттуда за день совершается более сотни рейсов в окрестные деревни, большие белорусские города и даже за рубеж, например, в Петербург. Для поездки автобусом в Питер из Полоцка очень удобен ночной рейс из Минска. Он уходит из Полоцка в десять вечера и прибывает в Питер утром около половины десятого.
Очень пожилой мужчина, можно сказать дед, курил сигареты L&M, задумчиво рассматривал вывеску ”ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ ВОКЗАЛ ПОЛОЦК – ЧЫГУНАЧНЫ ВАКЗАЛ ПОЛАЦК” и приговаривал: “Дывысь, як тут у бульбашив добре налажено… Красива».
Мы привольно расселись по одному на сиденьях и двинулись. Замелькали ухоженные сады окраин, проехали Спас Городок, вторую Боровуху. Боровух этих вокруг Полоцка целых три. Все они при советской власти были местами дислокации стрелков, танкистов, десантников знаменитой Витебской дивизии, топографов и ракетчиков. Местное население относилось к солдатикам с большой симпатией и сочувствием и помогало материально, покупая у них бушлаты, гимнастерки, сапоги и прочие нужные в хозяйстве вещи, или выменивая все это на соответствующие эквиваленты. У всех, кто служил в армии на Беларуси, о нашем народе остались самые теплые воспоминания.
Шофер подмигнул: «Цепер до Юхавич можеце спаць спакойна». Все согласно закивали, а кто-то возразил: «В Россонах еще проснемся.» «Ну и правильна – вмешался другой шофер. – А то до Далосцау языки аткусице» В его речи тоже оглушительно ласкал слух белорусский акцент.
До Россон мы не успели уснуть. Россоны – небольшое местечко недалеко от российской границы. Это уютный чистенький поселок, около озера. Озер на Беларуси много, примерно 11 тысяч. Правда, в Финляндии где-то раз в двадцать больше, но белорусам хватает и этого. Первое упоминание о Россонах датируется 1552 годом. А первые люди поселились на территории Россонского района, если верить археологам, где-то около девяти тысяч лет назад. Но старинных построек почти не сохранилось. После войны опять-таки чудом уцелела старинная усадьба 19 века и на выходе из местечка Вознесенская церковь. Еще будучи двенадцатилетним мальчишкой я проходил мимо этой, в общем-то небольшой, церкви и был поражен ее размерами. Ничего большего в своей далекой лесной деревне я тогда не видел, а это была вылазка большой свет, Россоны для нас были центром цивилизации. Сразу же замелькали мысли о таинственных замках, сокровищах, привидениях и почему-то о мушкетерах (тогда я только что прочел «Три мушкетера».) Влекомый здоровым любопытством я подтянулся до оконной решетки, заглянул внутрь и тут же отпрянул назад: на полу святого храма возвышалась зловонная куча гнилой картошки. Знакомство с призраками не состоялось. Сейчас храм возвращен православной церкви и капитально отремонтирован.
До войны в Россоны была проложена железнодорожная ветка от станции Дретунь на магистрали Полоцк – Ленинград. Но во время войны партизаны подняли на воздух почти все сорок километров этой ветки. Возобновить ее руки не дошли и до сих пор. И только оставшаяся высокая насыпь да местами остатки рельсов напоминают о славном железнодорожном прошлом этого лесного уголка белорусской земли.
Таинственный, несколько непонятный и даже бессмысленный разговор водителей, обрел смысл и ясность после Юховичей – последней белорусской деревни на границе с Псковской областью, или славным Скобаристаном, как говорят там же, на границе.
Белорусско-российская граница – явление чисто сиволическое: лес, небольшой двухэтажный вагончик с белорусским флагом, вечно поднятый шлагбаум, дремлющий около него милиционер. Он лениво помахал автобусу и остался охранять родные рубежи, а мы поехали на ничейную землю.
Белорусско-российская граница – это место, где кончается асфальт. А нейтральная, то бишь ничейная, полоса земли, как была в советские времена ничейной, так ничейной и осталась. О том, что эта земля ничейная, пассажиры и водители, даже едущие этой трассой впервые, узнают сразу: начинается болтанка силой не менее шести баллов по шкале Бофорта. Это не убаюкивающая морская зыбь, это злобная рваная тряска на бесчисленных выбоинах и ямах.
Белорусско-российская граница – это место, где начинается одна из двух великих проблем России – дороги. Судя по неизживности этой проблемы, решают ее люди, составляющие другую часть общероссийской беды. Впервые по этой трассе я проехал в 1974 году. С тех пор мало что изменилось. До самой Опочки тянется чересполосица разбитого асфальта и ухабистой гравейки. Вдоль дороги вот уже более тридцати лет, наверное, в знак добрых ремонтных намерений, насыпаны огромные кучи песка и гравия. Форма и высота этих рукотворных сопок все время меняется. Не меняется только дорога. А добрыми намерениями вымощена эта via dolorosa, этот скорбный для пассажиров и автомобилей путь. Наверное поэтому татары так и не добрались ни до Пскова, ни до Новгорода.
Если белорусско-псковская граница – явление административно-символическое, то российско-белорусская граница – нечто впечатляющее. Прямо в чистом поле воздвигнут внушительных размеров погранпереход с таможенными терминалами, подъездными путями, отстойниками и всеми остальными атрибутами погранично-таможенной службы. Священные рубежи собирались охранять изо всех сил. Сейчас же границы пока фактически не существует, таможни тоже, однако по ярко освещенной площадке деловито снуют люди в таможенных погонах с пачками (Успокойтесь! Никакой клеветы.) … бумаг в руках. Что они там проверяют – известно только им. Вообще же стоящий среди пустынной долины ровныя огромный переход впечатляет, особенно вечером, когда в темноте он светится, как настоящий город. Переход был выстроен со всей заботой о сохранности государственных интересов. Но, как обычно, человек в сферу этих интересов не попал: туалета в здании – по крайней мере на белорусской стороне перехода – нет. И торчит в огромных лопухах одноместный зеленый скворечник с перекосившейся дверцей. Впечатление довольно сюрреалистическое, но женщины активно пользуются этими далеко не современными удобствами. Мужчины же скрываются в зарослях лопухов, чернобыльника и лебеды вдоль зеленого же забора, огражадающего суверенную территорию. Как обстоит дело зимой не знаю, ездить зимой после Союза не доводилось.
Неизвестно, с каких таких щей у терминала скопилась небольшая очередь, пришлось ждать, и пассажиры высыпали покурить и размять ноги. «А скажи, хлопчику, чи скоро будэ Полоцк?» -- весело спросила у соседа немолодая женщина. «Какой Полоцк, мать? – еле не проглотил сигарету двухметровый хлопчик. – Полоцк вы давно проехали». «Колы ж цэ було, сынку? – горестно спросила женщина. «А вот в большом городе, ваш дед еще выходил курить. Там еще было написано Полоцк ». «Дид! Що ж ты там розглядав, што б тэбе черти доилы!» «Я подывывся, як у бульбашив всэ добре налажено,» -- растерянно ответил дед. Все пассажиры дружно приняли участие в судьбе незадачливых путешественников. Оказалось, что они ехали до Полоцка, а там до поселка рядом с Полоцком. Автобус обратно ожидался не ранее, чем часа через три. Кто-то предложил подсадить их на попутку. «А белорусские деньги у вас есть?» – поинтересовался «хлопчик» и, не дожидаясь ответа, предложил скинуться по сколько кто может. В фонд помощи быстро накидали более полусотни тысяч белорусских «зайчиков». «Не трэба! – отбивалась нисколько не расстроившаяся хохлушка. – Та е ж у нас всякие гроши. Мы тут посидим, пляшку з дидом растиснем. Не трэба!» Но мы дружно отказались забирать деньги назад и чуть ли не насильно всучили их старикам. Растроганная путешественница извлекла из огромной клетчатой сумки двухлитровую «пляшку» и принялась наливать гогочущим пассажирам. Тут подбежал погранец и сообщил, что «возвратом до Полоцка идет пустой автобус», и он уже договорился с водителем. С шутками и прибаутками заблудившихся гостей земли белорусской посадили в автобус, идущий на Полоцк, а сами двинулись дальше на Петербург. Недопитую «пляшку» оставили шустрому солдатику.
Донельзя довольные проявленным благородством при оказании интернациональной помощи, мы тронулись дальше.
Зря говорят, что ночное путешествие в автобусе – скучное дело. Отнюдь!
Это самое благодатное время для плодотворных раздумий и полного анализа жизненного пути. Мирно плывет автобус, плавно и небывало складно текут мысли, и сам себе кажешься умным и почти счастливым. Но сосредоточиться можно только на белорусских и европейских дорогах. Дороги российские требуют от пассажира многогранности и всестороннего развития. Переключателем мыслей тут служат, сами понимаете, бесчисленные колдобины, ухабы, выбоины и другие разрушительные последствия ямочного ремонта.
Итак, преисполненные чувства глубокого удовлетворения, мы вольготно расселись по своим местам и двинулись вперед, навстречу благостным ночным размышлениям и сладкой дреме. Но ничуть не бывало. Шалишь, брат! Мало кто из наших людей, вкусив стограммовую затравку, способен остановиться. Не бывает много денег, бывает мало водки! Эту нехитрую истину и взялись претворять в жизнь трое примерно сорокалетних мужиков на заднем сиденье.
«Батя, присоединишься?»
Я не сразу сообразил, что батя – это я, и поразился. Меня не поражает, что внучка зовет меня дедом, дедом же кличет иногда и супруга, но это так, ритуально-родственное. А вот обращение незнакомых людей типа «отец» или «батя» всегда озадачивает, и я не сразу соображаю, что обращаются именно ко мне.
Стареть не хочется.
«Спасибо, хлопцы, – ответил я. – В дороге не приемлю.»
«Что так?» «Мне еще дальше ехать, а отходняк тяжелый, возраст уже не тот» «Ну, смотри, батя, сам. Захочешь – присоединяйся. Хватит всем.» И он потряс сумкой. Оттуда раздался родной характерный звук, который исходит только от полных бутылок.
Наш человек, подвыпив, всегда вдруг чувствует глубокую озабоченность судьбами человечества, всего мира, на худой конец, какой-нибудь отдельной страны. Свои мелкие заботы побоку. Наплевать, что дорога разбита, что душу вытряхивается из тела, вот выборы в Европарламент – это да! Неважно, что в собственном доме протекает крыша, вот очередная разборка негритянских диктаторов – это важнейшая на данном этапе проблема. Все остальное – досадные мелочи, не стоящие внимания высоких разговаривающих сторон. Под аккомпанемент этих судьборешаюших разговоров я попытался задремать, но благодаря выбоинам часто просыпался и невольно подслушивал высокомудрую беседу.
«… А смысл есть?» «А смысла ни в чем нет… Вот мы строим… создаем.. Ты вот информационные сети… А зачем?…» «Знание …– сила. А в наше время без компьютеров ни туды и ни сюды…» «… Большое знание – большая головная боль… Вот, например, сидит арап, где-нибудь в горах там около пирамид…» «Пирамиды в песках..» «Не имеет значения… Так вот. Сидит себе и горя не знает… Молится Магомету или Аллаху и думает, что земля на трех ишаках стоит… И знать он ничего больше не знает и счастлив… Нет, является такой вот грамотный отморозок и объявляет, что где-то там в Дании ихнего пророка опарафинили… не так нарисовали… Этот арап ни про Данию, ни про рисунки никогда и не слышал, но раз такое дело, надо идти шуметь, хипеш устраивать… Вот так, бросай своих баб, верблюдов, кетмень и вали подрывать неверных…из Калаша… А не знай он никогда про эти рисунки, так бы и сидел, тащился бы спокойно, кайфовал себе без проблем и размножался…» «Кстати, какой русский самый известный в мире?…» «Как это? Путин…конечно…» «Ответ неверный… Нет такой буквы в этом слове.. Твой араб Путина знать не знает,да и на хрен ему Путин.. А этого знает и любит…И негры в Африке любят…» «Киркоров, что ли?…» «Остряк! … Никому твой Киркоров на хрен не уперся, особенно в Африке… Калашников!» «Во бля… А я не догнал сразу… Да, наш автомат лучше не бывает…»
Я проваливался в сладкую дрему, и снова какой-нибудь ухаб возвращал меня к мудрой действительности.
« … доказывай, что ты не верблюд…» «Верблюд – это вещь в хозяйстве нужная… Вот я служил в Туркмении… это еще до ихнего курбаши… Там верблюды без пастухов паслись…» «Верблюды – это инструмент управления… Без них вся Россия засохнет… Вот что бы делал Аяцков без верблюда? …» «Что еще за Аяйцев?..» «Саратовский губернатор такой… все еще на верблюде по телевизору катался…» «А… где он верблюда взял, в Туркмении, что ли?…» «Где взял, где взял… купил… на заработанную непосильным трудом зарплату…ха-ха-ха…» «Все они покупают непосильно… какой-то мэр остров купил в Средиземном море и управляет городом оттуда…» «А так удобней… хрен ли вот Абрамовичу куковать на Чукотке… оленей и без него выпасут…лучше в Лондоне тусоваться на футболе… » «Скорей бы они все свалили на… острова…может жить легче станет…Вон ваш Батька забил на Европу …»
Проснувшись на очередном ухабе, я уже не услышал ни про Магомета, ни про Аяцкова. За спиной царила тишина. Нет молодца сильнее винца! Одолело оно и глобалистов. Мировые проблемы остались недорешенными. Я разочарованно задремал снова.
«Опочка, – тихо, чтобы не пугать сонных пассажиров объявил водитель. – Стоим десять минут.»
Впервые я услышал, а точнее увидел, это название семнадцатилетним юнцом на выезде из Полоцка. Название было написано по-белорусски АПОЧКА, и мой друг, будучи родом из России, прочитал Áпочка. «Какое ласковое название», – восхитился он, а я засмеялся и объяснил ему, что это Апóчка, а не Áпочка, потому что буквы О и Ё в белорусском языке пишутся только под ударением. А то, что это вовсе Опóчка я не знал и сам, и уж тем более не знал, где эта самая Опочка и что это такое.
Считается, что название города происходит от слова опòка -- меловый известняк, алебастр. Впервые городок упоминается в псковской летописи как крепость, построенная для защиты южных рубежей Псковской земли в 1414 году. С тех пор погуляли по псковской земле разные завователи – и братские белорусы из войска великих князей литовских, и жолнежы сурового короля-воина Стефана Батория (Сьцяпана Батуры по-белорусски), и удалые стрельцы Ивана Грозного, и гитлеровские юберменши.
Однако, на протяжении трех веков со дня основания ни один завоеватель, приходивший под стены Опочецкой крепости, не получил главного приза – ключей от города.
В 1777 году, при образовании Псковского наместничества (было и такое!), город получил статус уездного.
Новостройки – как иногда с обидой пишут в прессе – обезличивают наши города. И это произошло практически со всеми городами как большими, так и малыми. Написать так, ностальгируя об уездном уюте малых городков, – дело нехитрое. Но что было делать сотням тысяч людей, которые остро нуждались в жилье? Может ждать, пока придет такой вот умник и явит человечеству свой административно-эстетический гений?
Сейчас в городе живет около 13 тысяч человек. Он живет, как и все российские маленькие провинциальные городки: несколько предприятий местной промышленности, строительная контора и многочисленные ларьки. Огородные сотки, купи-продай – основа выживания в таких городках, на которые даже губернские начальники смотрят, презрительно оттопырив губу, считая их неперспективными. Не до них, конечно, тут на ледащего верблюда никак не сообразить, на паршивый «Боинг» не хватает, а они тут со своим прожиточным минимумом…
Одинокий фонарь высвечивал зеленую стену автостанции, сверкающую лужу посреди дороги и ларек с надписью «24 ЧАСА» Какой-то абориген, в «обнимочку с обшарпанной гармошкой» дремал на ящике из-под водки, привалившись к стене торговой точки. Бумажка в окошке информировала: «Открыто. Стучите». Стучать никто не стал. Проснувшиеся глобалисты один за другим выскальзывали из яркого круга и исчезали в темноте по делам уже сугубо индивидуальным. Из сумерек нарисовались две благоухающие фигуры. Стрельнули по сигаретке.
«Приходи, кума, любоваться!!!» – неожиданно звонко возопил абориген под сиплые звуки гармошки. На призыв тот нежный и страстный кума отреагировала незамедлительно: дверь ларька приотворилась, и женский голос точно указал адрес, куда следовало удалиться позднему музыканту. Мы поддержали это указание доброжелательным гоготом. Музыка на секунду захлебнулась, маэстро с трудом поднялся и подался куда-то в темноту, наигрывая попурри из «барыни», «коробейников» и «польки». «И милиция его не берет?» – поинтересовался кто-то. «А что с него взять?—охотно пояснил один из ароматно пахнущих пришельцев. – У него не то что карман, даже гармошка с дыркой. А ментам надо…» Публика согласно вздохнула: ментам надо.
«Братаны, – задушевно, с проникновенной печалью, сказал разговорчивый, -- помогите, трубы горят.» В России всегда сочувствовали пьяницам и зэкам, а потому глобалисты понятливо полезли в карманы. Повеселевшие гуляки тут же направились к ларьку заливать горящие трубы.
От Опочки до Пскова путь лежит вдоль реки Великой. Умерьте великосветский скепсис. Не надо иронизировать по поводу такого неоригинального названия. Это ничуть не хуже «элегантного» Рио Гранде или Биг Ривер, что по-испански и по-английски тоже означает река Великая.
(Надеюсь, что несмотря на всеобщее увлечение экзотизмами, реку не переименуют, хотя от богемы всего можно ожидать, в этом и состоит особый путь России: хватать без разбора все подряд с Запада, извратить это самое все настолько, что ни самому съесть, ни людей угостить.) Река и правда не очень велика, но не так уж и мала – около 430 километров длиной, целиком протекает по Псковской области и впадает в Псковское озеро, соединенное проливом со знаменитым Чудским озером. Безусловно, ни с Амазонкой, ни с Волгой ее не сравнить. Но название это дано в глубокой древности, когда расстояние в 400 километров было большим концом. А главное, что в то время слово «великий» означало просто «большой», и, простите за каламбур, не более того. (Достаточно посмотреть на родственные славянские языки, которые сохранили подобное слово в значении «большой»: вялікі – белор., великий – укр., veliki – сербск., velky—чешск., wielki – польск. и т. д.)
Часа через полтора мы остановились в городе с неожиданным названием – Остров. На первый взгляд название ни к селу, ни к городу: ну какой остров среди болотистой псковской равнины? Но все объясняется логично и просто. В 1342 году на острове реки Великой была заложена каменная крепость. Остров да остров, вот и назвали городок возле крепости Остров. Следует ли повторять, что десятки великих и малых войн утюжили этот край и город на протяжении всех столетий его существования? Псковская земля лежала на стратегическом перекрестке, а Остров был псковской порубежной крепостью, значит ему первому и доставались удары недругов. Поэтому кажется удивительным, что на том острове сохранилась каменная церковь Николы Чудотворца, построенная в 1542 году. Вторая достопримечательность города – Свято-Троицкий собор времен императрицы Екатерины ІІ, построенный в 1790 году. На открытии цепных висячих мостов, соединяющих остров с обоими берегами реки, в 1853 году присутствовал император Николай I собственной персоной. Древняя крепость сохранялась до последней войны. Потом немцы разобрали ее на кирпичи для строительства дорог. От крепости остался только фундамент, от немецких дорог – ничего. Если придется быть в Острове, помните, что жители называются не островитяне, а островичи, и живет их там около 25 тысяч. И точно так же, как и Опочка, Остров стал уездным городом в 1777 году, опять-таки при создании Псковского наместничества.
Но все же после Острова дорога стала получше, даже появилась разметка. ”Понятное дело, чем ближе к центру, тем ближе к начальству, – пояснил водитель.— Скоро будем в Пскове.” – ”Да, тут часто бывает высокое начальство – то генералы какие, то министры, то еще кого занесет, вот дорожку-то и пригладили,” – подтвердил один из протрезвевших глобалистов. Ларчик открывался так просто потому, что в поселке Череха около Пскова расквартирована знаменитая 76-я воздушно-десантная дивизия, которую первой в российских войсках перевели на контрактную основу. Поэтому за экспериментом пристально следили из Москвы. А традиция наводить блеск на фасады, красить траву и белить снег перед приездом начальства была, есть и пребудет вовеки. И традиция эта процветает не только в России или Беларуси. Цивилизованная Европа ненамного отстала в этом. Да и вообще, нигде в мире президентов не водят на экскурсии в трущобы или на свалки, не наведя марафет заранее. В неприкрашенные трущобы ездят только кандидаты – охотиться за голосами, а затем наступает амнезия, ибо добрыми намерениями вымощена не только дорога в ад, но и на политические олимпы.
Водитель сбросил скорость и сказал: «Вот памятник погибшим десантникам.» Огромный купол парашюта-памятника возносился над постаментом. Его целомудренная скорбная белизна резко выделялась на рассветном небе. Он проплыл по за окнами автобуса, и, словно верховой пожар по лесу, по автобусу пронеслась тишина.
Название города «Псков» на первый взгляд связано со словом пес. Как же, Чудское озеро… дранг нах остен …Александр Невский… псы-рыцари… Это патриотично, но неверно. Первое летописное упоминание Пскова датируется 903 годом, когда княгиня «Ольга… повелела построить град на берегу Великой реки, и нарекши его Плесков, населить людьми, отовсюду призывая». Плесков, Песков – это плеск озера, песчаная местность. Но есть и другое толкование. Испокон веков здесь рядом жили и славянские, и балтские, и финские племена. Поэтому иногда название города выводят от ливских и эстонских слов Piskawa (по-ливски), pihkwa, piskwa (по-эстонски), что означает «смолистая вода».
Псков один из самых древних славянских городов. Изначально край входил в Новгородскую землю. Продолжалось это до середины XIV века (1348 г.). Затем около двух веков существовала Псковская республика. Все важнейшие дела, касающиеся жизни города-государства решались на вечевом сходе. Город рос, богател, чеканил свою собственную, «псковскую деньгу» и, конечно же, воевал. Историки приводят такую печальную статистику: с 1116 по 1709 гг. на долю Пскова выпали 123 войны. С 1510 года независимость Псковской республики кончилась ("чтобы у вас веча не было, да и колокол бы сняли вечевой"). Город с прилегающими землями вошел в состав Московского княжества. В 1777 году Екатериною Великой было учреждено Псковское наместничество. Во Пскове совершилось и отречение императора Николая II. Сейчас в городе насчитывается около двухсот тысяч жителей.
Несмотря на многочисленные войны, в Пскове и Псковской области сохранилось немало памятников старинной архитектуры.
Это и центр города Кром, или Псковский Кремль, и Спасо-Преображенский Мирожский монастырь, где находится самый древний собор Спаса, построенный еще в XII веке, и другие, не менее интересные памятники истории и культуры города. В области находится и знаменитый Пушкинский заповедник, куда входят села Михайловское, Тригорское, Петровское, тесно связанные с именем Пушкина. Поэт похоронен в семейной усыпальнице Ганнибалов в Святогорском монастыре.
Сорока тысячный город Луга находится на расстоянии всего ничего от Санкт-Петербурга: где-то 140 километров по довольно сносному шоссе. Здесь можно расслабиться без риска откусить язык на ухабе или раздробить зубы на выбоине.
О городе Луге я знаю немного. Знаю, что это относительно «молодой» город. Екатерина ІІ приказала «на реке Луге учредить новый город близ урочища, где река Вревка в Лугу впадает, наименовав оный город Луга…». Как видите, красиво, хотя и без затей. И произошло это в 1777 году, как можно уже догадаться, при учреждении все того же Псковского наместничества. Первопоселение на месте города относится к 15 веку, ибо упоминается оно в писцовых книгах как сельцо Луское.
Если в бытность свою школьным учителем мне довелось побывать со своими учениками и в Пскове, и в заповедных местах Псковской области, то с городом Луга у меня связано только одно воспоминание. Уже не помню, по какой такой надобности несколько лет назад меня занесло на автовокзал в Луге. Явно мне надо было куда-то уехать. Скорее всего на Питер. В полутемном прохладном зале автостанции ласково светилось несколько кассовых окошек. Уже не помню сколько их было, но точно помню, что справочного не было. Потратив некоторое время на безрезультатное обозревание окрестностей, я обратился в билетную кассу, за стеклом которой восседала немолодая, приветливая с виду женщина. Вопреки устоявшемуся мнению, первое впечатление оказалось обманчивым. В ответ на мой простой и негрубый вопрос об отправке автобуса из окошка донеслось такое злобное «Не знаю!», что я отшатнулся. Я сгруппировался и спросил, где это можно узнать. Из окошка донеслось уже преисполненное не какой-то там общеклассовой, а личной ненависти ко мне «Не знаю!». В следующее мгновение я еле успел отскочить от оказавшегося таким неприветливым окошка, потому что оттуда стремительно высунулась рука. Ее указующий перст тянулся ввысь, а приветливая фурия уже не говорила, а вопияла: «Ты что, слепой, читать не умеешь!» Каюсь, я не слепой и даже читать умею, причем не только по-русски. Но здесь сложилась классическая ситуация «когда бы вверх могла поднять ты рыло…» Высоко над кассой висела аляповатая бордовая табличка, еле различимая в полутемном зале: «КАССА СПРАВОК НЕ ДАЕТ». Справку касса мне так и не дала, но отлуп я получил такой, что до сих пор побаиваюсь лужского автобусного сервиса, хотя, наверное, там уже давно все в порядке. Как бы там ни было, городок с виду производит симпатичное впечатление. А первое впечатление хоть и не всегда верное, но и не всегда обманчивое. Будем оптимистами.
Не бывает медали с одной только стороной. Не бывает и ни одной абсолютно бесспорной жизненной аксиомы. Так, например, в такое безапелляционное утверждение, что снаряд дважды не попадает в одну и ту же воронку, я верю с трудом. Может, и не попадает. Но мне достается только неверность утверждения. Когда я играю в лото, снаряд удачи с тупым упорством бьет в одну и ту же воронку с надписью: «Без выиграша». Радостные промахи бывают очень редко. Или: откуда бы я не въезжал в Петербург – с запада ли, со стороны Выборга, с востока ли, по московскому шоссе, я обязательно попадаю в пробку. И неважно на чем я еду – на такси, на рейсовом автобусе или на попутке. Статистика не подвела и на этот раз. Промелькнула гостиница «Пулковская», «приют убогого чухонца», как называли ее в былые времена, с Московского проспекта мы свернули на какую-то улицу и … намертво застряли в пробке.
Здравствуй, Северная Пальмира!
БИОГРАФИЯ
Известный белорусский переводчик. Переводит с испанского, английского, немецкого, французского, финского и других языков. Его переводы Сервантеса, «Калевалы» и некоторые другие включены в хрестоматию мировой литературы для белорусских школ. Последнее время переводит, в основном, с финского языка. Автор многочисленных публикаций в белорусской, польской и финской прессе.
КНИГИ
♦
